Джон Простер

В 1927 году, когда я работал в горном отделении Центральной железной дороги Перу, из Лимы пришло известие о том, что туда приехал французский гражданский инженер по имени Роже Куртевиль, который утверждал, что месяц или два тому назад, будучи в Бразилии, в штате Минас‑Жераис, он встретил моего отца.

Я ринулся в Лиму и встретился с Куртевилем. Он рассказал, что вместе с женой они пересекли весь континент на автомобиле от Атлантического побережья до Тихоокеанского, следуя через Ла‑Пас. Проезжая через сертаны штата Минас‑Жераис, они повстречали сидящего у обочины старика, оборванного и больного; на заданный ему вопрос, кто он, тот ответил, что его зовут Фосетт.

— Сказал он что‑нибудь еще? — спросил я.

— Он был словно чем‑то смущен и вроде как не в своем уме, словно пережил что‑то страшное.

Куртевиль горячо убеждал меня обратиться к Североамериканскому газетному объединению, собрать средства для экспедиции и разыскать старика.

— Я не знал, кто такой полковник Фосетт, пока не попал сюда, — объяснил он. — Не то бы я взял его с собой. Во всяком случае, если мы вернемся, найти его не составит труда — в этом округе очень мало гринго.

К известию я отнесся скептически, но не хотел просто так отмахнуться от него — а вдруг оно окажется правдой? В конце концов все может быть! Однако в Газетном объединении думали иначе, и средств собрать не удалось. Еще не настало время больших, прекрасно финансированных, громоздких «спасательных» экспедиций, снабженных киноаппаратурой и средствами двухсторонней радиосвязи.

Тем не менее в следующем году Газетное объединение все‑таки организовало большую экспедицию под началом Джорджа Дайотта (я встречал его в Перу в 1924 году) для расследования судьбы, постигшей моего отца. Экспедиция Дайотта вышла из Куябы в мае 1928 года и, пройдя к реке Кулизеу, добралась до деревни индейцев племени нахуква. В хижине вождя племени Алоике Дайотт увидел металлический ящик для хранения одежды, а сын вождя носил вокруг шеи тесемку с медным ярлычком, на котором стояло имя изготовителя этого ящика — «Сильвер и К0 , Лондон».

Алоике сказал, что ящик ему дал караиба (белый человек), пришедший к ним с двумя другими белыми помоложе, которые хромали. Всех троих Алоике проводил до деревни индейцев калапало на реке Кулуэни. Они перебрались через реку и пошли оттуда на восток. В течение пяти дней были видны дымки их костров, потом они исчезли.

Экспедиция Дайотта вернулась ни с чем, даже без каких‑либо доказательств того, что партия Фосетта посетила этот район в 1925 году; хотя металлический ящик действительно принадлежал отцу и был опознан фирмой‑изготовителем, он не может служить доказательством этого факта, так как отец бросил его еще в 1920 году. Дайотт был уверен, что отца убили; я привел свидетельские показания, пусть читатель делает выводы сам. Что же касается нас, его родных, то мы ни в коей мере не могли считать это дело окончательно решенным.

Следующей экспедицией, стремившейся разрешить загадку, руководил журналист Альберт де Винтон; в 1930 году он достиг вышеупомянутой деревни индейцев кала‑пало, где, по его убеждению, убит Фосетт и его спутники. Но Винтон сам не вернулся назад, и ничего нового установить не удалось.

Затем последовала сенсация 1932 года. Швейцарский траппер Стефан Раттин, побывав в Мату‑Гросу, по возвращении оттуда рассказал, что отец якобы находится в плену у одного индейского племени к северу от реки Бонфин, притока Сан‑Мануэл. Раттин утверждал, что разговаривал с отцом. Привожу его сообщение.

«Под вечер 16 октября 1931 года я и мои два спутника стирали белье в речке Шимари, притоке реки Игуасу, как вдруг мы заметили, что нас окружили индейцы. Я подошел к ним и спросил, могут ли они дать нам немного чичи. Мне было трудно с ними объясняться — они не знали языка гуарани, разве что несколько слов. Индейцы провели нас в свой лагерь, в котором оказалось около 250 мужчин и большое количество женщин и детей. Все сидели на корточках на земле и пили чичу. Мы сели рядом с вождем и тридцатью другими индейцами.

После захода солнца вдруг появился какой‑то старик, одетый в шкуры, с длинной желтовато‑белой бородой и длинными волосами. Я сразу увидел, что это белый. Вождь бросил на него суровый взгляд и что‑то сказал своим людям. Четверо или пятеро из индейцев, сидевших с нами, поднялись и посадили старика с собой в нескольких ярдах поодаль. Он выглядел очень несчастным и не сводил с меня глаз. Мы пили всю ночь напролет и на рассвете, когда большинство индейцев, в том числе и вождь, крепко заснули, старик подошел ко мне спросил, не англичанин ли я. Он сказал это по‑английски. Я ответил: «Нет, я швейцарец». Тогда он спросил: «Вы друг?» Я сказал: «Да», и он продолжал: «Я — английский полковник. Зайдите в английское консульство и спросите там майора Пэджита, у которого кофейная плантация в Сан‑Паулу, скажите ему, что я здесь в плену». Я обещал исполнить его просьбу. Он сказал: «Вы джентельмен», — и пожал мне руку.

Старик спросил, есть ли у меня бумага, и повел в свою палатку. Несколько индейцев, наблюдавших за ним, пошли за нами. Он показал мне четыре чурбака, на которых острым камнем были нацарапаны грубые планы. Я перерисовал их, насколько мог точно, и тут заметил, что руки старика сильно расчесаны. Тогда я послал одного из моих спутников за йодом, который мы имели с собой. Когда старик стал мазать руки йодом, индейцы забрали у него йод и принялись раскрашивать им себя.

Вождь и большая часть индейцев все еще крепко спали, и я спросил старика, находится ли он здесь один. Старик ответил что‑то вроде того, что его сын опочил, и заплакал. Ни о ком другом он не упоминал, а я не посмел больше спрашивать его. Потом он показал мне золотой медальон, который носил на цепочке, надетой на шею. Внутри была фотография дамы в широкополой шляпе и двух детей (от шести до восьми лет). Старик носил четыре золотых кольца — одно с красным камнем, другое — с зеленым, на котором был выгравирован лев, еще одно — очень тонкое, с небольшим бриллиантом и последнее — в форме змеи с двумя красными глазками. Это был человек лет шестидесяти пяти, могучего сложения, примерно пяти футов одиннадцати дюймов ростом. Глаза у него светло‑голубые с желтоватым оттенком, ресницы каштановые, над правым глазом небольшой шрам. Он выглядел очень подавленным, но, похоже, сохранял полную ясность ума. Он был как будто вполне здоров, не толст и не худ.

Вскоре после восхода солнца мы вернулись к двум своим мулам и покинули лагерь. Около пятидесяти индейцев провожали нас до полудня. Я не люблю задавать вопросов, но все‑таки постарался выяснить, что делает у них старик. Они твердили одно: «пошу демас», что, по‑видимому, должно означать «плохой человек». Шесть дней мы двигались на юг, и… я направился в Баррету через Гояс…

До Баррету я никогда не слыхал о полковнике Фосетте».

Таково заявление, сделанное Раттином главному британскому консулу в Рио‑де‑Жанейро; позднее бразильские власти подвергли его перекрестному допросу.

Заявление было принято на веру, в основном потому, что в нем упоминалось о «майоре Пэджите», но меня это не убедило. Большой друг моего отца сэр Ральф Пэджит действительно одно время был послом его британского величества в Бразилии, но к тому времени, о котором идет речь, давно уже возвратился в Англию; помню, еще до моего отъезда в Перу отец навестил его в Ситтингборне, что в графстве Кент. Я убежден, что по существу Раттин говорил правду, но не могу согласиться с тем, что встреченный им старик и есть мой отец.

Борода у моего отца должна бы быть мышино‑серого цвета, а не желтовато‑белая, и, если Раттин увидел у отца длинные волосы, значит, они удивительным образом выросли на голове у человека, который довольно рано облысел. Зачем бы отцу, если это был он, говорить с Раттином по‑английски? Ведь тот настолько плохо знал этот язык, что свое заявление в консульстве сделал на немецком языке. Естественнее было бы разговаривать друг с другом по‑португальски, на языке, которым, надо полагать, они владели одинаково свободно. Старик якобы сказал, что его сын «опочил», и тут же заплакал. Подобная манера выражаться и проявлять свои чувства совершенно не характерна для моего отца.

Маловероятно, чтобы он когда‑нибудь носил медальон, подобный описанному Раттином, и уж во всяком случае он никогда не носил такого набора колец. Рост, приводимый Раттином, слишком мал для моего отца: он был гораздо выше шести футов. Впрочем, Раттин дает лишь приблизительную величину. Глаза у отца были не голубые, а серо‑стальные, по временам почти зеленые. Ресницы не каштановые, а мышиного цвета. Когда он уезжал из Англии, никаких шрамов над глазами у него не было. И, наконец, почему старик не назвал своего имени? Пограничные с цивилизованными областями районы, где живут «вырождающиеся племена», как их называл отец, часто посещаются белыми — это старатели, охотники, беглые преступники, естествоиспытатели и т. д. Ведь и сам Раттин бродил по этим местам! Вполне возможно, что какой‑нибудь белый действительно жил в плену у какого‑нибудь индейского племени, но есть все основания сомневаться в том, что это был мой отец. Раттин не выставил никаких денежных требований и не искал гласности. Он не поддержал попыток снарядить спасательную экспедицию за общественный счет и отправился за стариком один.

— Английский полковник потом сам отблагодарит меня, — сказал он.

Больше о Раттине ничего не было слышно; известно лишь, что он прошел через ранчо сеньора Эрменежилду Гальвана, друга отца. 8 июля 1932 года сеньор Гальван писал матери о тех «громоздких» экспедициях, о которых я уже говорил:

«Эти экспедиции считаются научными, но состоят из одних авантюристов, которые, хотя и утверждают, что ведут розыски вашего супруга, на самом деле видят в них нечто вроде увеселительной прогулки и не принимают их всерьез. Таков же и швейцарский траппер Раттин, который недавно побывал в Куябе. Ему показали, в каком направлении двигался полковник Фосетт, а он пошел в совершенно другом, по пути на Росарио и далее к Диамантину; от Диамантину, расположенного на Мату‑Гросу, он прошел к реке Арияус и поплыл по ней на лодке вместе с двумя своими компаньонами. Аринус — приток Журуэны, являющейся основным притоком большой реки Тапажос, которая в свою очередь вливается в Амазонку. Эта розыскная группа ни в коей мере не сможет дать правдивые сведения о вашем муже…

Полковник Фосетт… намереваясь предпринять свою последнюю экспедицию… сообщил мне маршрут, по которому он хочет пройти, и, поскольку я заметил, что все, кто приходят сюда с целью найти вашего мужа, не идут по этому маршруту, а если и идут, то вовсе не стремятся установить истину и не пытаются ничего узнать у индейцев, населяющих эти районы, я решил предоставить себя в ваше распоряжение, взять на себя заботу об организации экспедиции для установления местопребывания отряда вашего мужа».

В июне 1933 года секретарь Королевского географического общества вручил моей матери сверток, содержавший буссоль от теодолита, опознанную фирмой‑изготовителем как часть инструмента, который был поставлен отцу в Девоншире 13 февраля 1913 года. Буссоль находилась в очень хорошо сделанном ящике какого‑то южноамериканского дерева, внутри под крышкой была записка следующего содержания:

«Буссоль от теодолита. Найдена около стоянки индейцев бакаири в Мату‑Гросу полковником Анисето Ботельо, бывшим депутатом этого штата, и отдана им инспектору по делам индейцев доктору Антонио Эстигаррибиа, который 14 апреля 1933 года подарил ее Фредерику Глассу (миссионеру). Ящик сделан доктором Эстигаррибиа».

Гласе переслал буссоль А. Стюарту Макнейрну, члену евангелического союза Южной Америки, живущему в Лондоне, через Макнейрна она попала в руки секретаря Королевского географического общества.

Эта находка знаменательна тем, что, насколько известно, отец не входил в контакт с индейцами племени бакаири до его последнего путешествия, когда, как вы помните, он разговаривал с индейцем бакаири Роберто о водопаде и надписях. Роберто сказал, что его племя живет «очень далеко на севере», возможно, как раз на пути, которым хотел пройти отец.

Буссоль была в прекрасном состоянии и явно не подвергалась сколько‑нибудь длительному действию непогоды. Судя по некоторым признакам, она была во владении человека, умевшего обращаться с такими инструментами. Моя мать держалась того мнения, что отец намеренно оставил буссоль на пути полковника Ботельо, зная, что тот находится где‑то поблизости, с тем, чтобы она была найдена и опознана. Согласно уговору между отцом и матерью, это должно было означать, что работа выполнена, и отец готов вернуться с доказательствами — быть может, с каменной плитой, на которой имеются надписи, но ему необходима небольшая команда для доставки груза. Такой вариант отец обсуждал с матерью в 1924 году.

Я лично убежден, что отец оставил буссоль в этом районе еще в 1920 году, когда возвращался из очередной экспедиции и, по мере того как у него погибали: вьючные животные, выбрасывал все вещи, за исключением самых необходимых. Он мог оставить ее и в виде дара на одном из постов, где ему и Фелипе было оказано гостеприимство. Возможно также, что буссоль нашли индейцы при осмотре недавно покинутого лагеря.

В июле 1933 года появился отчет экспедиции о реке Кулуэни, предпринятой Вирджинио Пессионе. Он был послан председателю Королевского географического общества монсеньором Кутюроном, апостолическим главой Салесской миссии в Мату‑Гросу.

«… Мы прибыли в поместье Ранчария, расположенное на левом берегу реки Сан‑Мануэл, притоке Паранатинги, где и остановились на ночь. Нам стало известно о том, что вот уже около года здесь живет некая индианка из племени нафакуа индейцев куйкуру вместе со своим сыном и другим индейцем племени калапало.

Хозяева дома сообщили нам, что эта индейская женщина, выучив несколько слов по‑португальски, изъявила желание рассказать о том, что в течение нескольких лет среди индейцев племени арувуду, которые находятся в дружественных отношениях с ее племенем, живут белые люди. На следующее утро мы могли сами услышать рассказ этой женщины. Она объяснялась с нами жестами, а также с помощью индейца бакаири, работавшего в поместье и говорившего по‑португальски.

Еще до того как ее сын был отнят от груди, сказала она, сверху по Кулуэни спустились на лодке к деревне ее племени трое белых людей. Один из них был старый, высокий с голубыми глазами, бородатый и лысый; другой — юноша, бывший, насколько она сумела нам объяснить, сыном первого; третий был белый человек постарше юноши. Сыну этой женщины, который, по ее словам, еще сосал грудь в то время, когда в деревне появились эти люди, на наш взгляд, было лет девять‑десять. Трогая наши руки, жестикулируя и коверкая слова, она дала понять, что старший из белых носил на правой руке большое кольцо — очень большое — и другое, тоненькое, на указательном пальце. Тот, кого она называла его сыном, носил на голове колониальный шлем, похожий на те, какие были надеты на нас; старше — отец караиба, как она его называла, — носил такую же фетровую шляпу, какая была у сеньора Бесерра (хозяина дома). Она сказала, что видела белых всякий раз, как приходила к арувуду, и что еще год назад они были живы и здоровы.

Белые люди говорили на всех языках дружественных племен, и караиба — тот, что с длинной белой бородой, — стал вождем племени арувуду, а его сын женился на дочери вождя племени жеруата. Когда она видела белых в последний раз, рассказывала женщина, у дочери вождя был на руках мальчик, совершенно голый и еще очень маленький, с голубыми глазами (она показала на голубой комбинезон одного из присутствовавших) и волосами цвета маис (она показала на маис, сложенный в углу комнаты).

Караиба, продолжала она, обрабатывают небольшой участок пахотной земли, охотятся и ловят рыбу. Они любят ходить из деревни в деревню, собирают вокруг себя детей и рисуют на песке картинки. Тут мы вспомнили, что же соседству с порогами, где Кулуэни огибает отроги Серра‑Азул, мы видели метки на деревьях, вырезанные, как нам казалось, каким‑то каменным орудием, — метки, похожие на буквы алфавита и выглядевшие так, словно они были нацарапаны два года назад. Женщина сказала далее, что вождь караиба и двое других белых пользовались большим почетом у племени, и за ними очень ухаживали. Когда ее спросили, почему белые люди не убежали, она неопределенно ответила, что у них не осталось патронов для ружей, и уже более вразумительно добавила, что близко от тех мест, где они живут, бродят свирепые племена суйя и кайяпо и что даже любившие белых индейцы убили бы их, если бы они попытались уйти, потому что белых всегда сторожат и неотступно следуют за ними, куда бы они ни направились…

Потом женщину спросили, каким самым коротким путем цивилизованные люди могли бы добраться до этих белых, и она пустилась в длиннейшие объяснения, сопровождая их обильной жестикуляцией. Необходимо миновать многие племена, прежде чем удастся добраться до арувуду». Отчет заканчивался так:

«Продолжая жестикулировать и объясняться обрывками слов, она топала ногой и настойчиво повторяла, что белые люди все еще там и находятся в полной безопасности. Мы заставили ее несколько раз повторить этот рассказ, и каждый раз она давала одинаковую версию, особенно настаивая на том, что белые люди продолжают жить среди индейцев арувуду…»

Несколько деталей приведенного сообщения несомненно говорят в пользу того, что этими белыми могли быть мой отец, Джек и Рэли. Собирать вокруг себя детей и рисовать им на песке картинки — это ли не простейшая форма самовыражения художественных натур, какими были мой отец и брат? К тому же я хорошо помню, что Джек просто не мог пройти мимо чистой полоски песка без того, чтобы не найти веточки или щепки и что‑нибудь не нацарапать. То, что они плыли на лодке, может быть объяснено гибелью всех животных и тем, что Рэли хромал.

В описании, которое дала женщина, есть два несоответствия. У моего брата Джека не было шлема — все трое носили фетровые шляпы. Рэли не был «постарше» Джека, хотя мог казаться таким в результате длительной болезни. Но, как бы то ни было, эти противоречия не представляются серьезными: нельзя требовать абсолютной точности от этой женщины, и, кроме того, следует учитывать возможность недоразумений при общении, главным образом с помощью жестов.

Я слышал, что дикие индейцы любят держать у себя пленниками белых людей. Это поднимает их престиж в глазах соседних племен; пленника, как правило, всячески ублажают, но зорко стерегут — ведь он играет роль талисмана, приносящего счастье. Белые путешественники обычно обладают широкими навыками лечения различных болезней, и это идет на пользу всему племени. А человек волевой со временем может добиться того, что индейцы станут рассматривать его как вождя.

Я знал случай в Перу, когда один англичанин стал почти королем, чья власть распространилась на довольно большую территорию. Естественно, индейцы не хотят лишаться талисмана, приносящего счастье, врача и вождя!

Патрик Ульятт, вернувшийся из Мату‑Гросу в 1935 году, в письме к моей матери писал:

«Несмотря на то что я еще не имею доказательств и не желаю, чтобы у вас создалось впечатление, будто они у меня есть, я все‑таки твердо убежден, что хотя бы один человек из отряда вашего мужа жив. Я располагаю лишь самыми смутными слухами, собранными в Мату‑Гросу. Я ничего не могу утверждать категорически и в настоящий момент предпочитаю держать все при себе. Мой брат согласен со мной. Хотелось бы добавить, что сейчас я еще больше, чем когда‑либо, верю в „затерянный город“ вашего мужа…

Я должен вернуться туда. Возможно, это трудно понять. Мы прошли через тяжкие испытания, но я должен вернуться туда, даже если придется пойти одному…»

Вместе со своим братом Гордоном он отправился вверх по реке Жамари, притоку Мадейры, и пробился к реке Машадинью. Они едва не ввалились в лагерь индейцев бока‑прета, как вдруг увидели себя в окружении дикарей, которые решительно отказались пропустить их дальше. Братья спаслись лишь тем, что отдали индейцам все, что у них было, кроме винтовок, которые они унесли, перевернув вниз дулом в знак мира. Почему дикари не хотели, чтобы братья Ульятт прошли через их территорию? После многочисленных приключений братьям посчастливилось выйти из этих мест, и они полны решимости снова вернуться туда. Патрик Ульятт писал, что сборщики каучука, обитатели лесов, многое знают о моем отце, хотя понятия не имеют, кто он такой, и что район, где, как предполагают, он находится, окружен враждебными индейскими племенами.

13 февраля 1944 года мне позвонили из Сан‑Паулу по междугородному телефону. В трубке трещало и шипело. Меня вызывал сеньор Эдмара Морел, журналист «Аженсия Меридионал». Он сказал мне, что вместе с ним находится индейский, вернее, белый мальчик по имени Ду‑липе — сын моего брата Джека. В то время я был в Лиме, в Перу, 1%из‑за шума в трубке вследствие плохой погоды и неясного произношения сеньора Морела мне было трудно понять все, что он говорил. Однако я разобрал, что все готово для того, чтобы отправить мальчика самолетом в Перу, как только я дам согласие! Он привез этого мальчика от индейцев племени куйкуру в районе Шингу, где были добыты определенные доказательства гибели отряда отца.

Я вовсе не был склонен дать свое согласие, ибо уже не — в первый раз слышал о Дулипе. В 1937 году моя мать получила длинное письмо от миссионерки мисс Марты Менних, только что прибывшей из района Шингу; в письме были вложены несколько отличных фотографий «белого мальчика» по имени Ду‑ри‑пе, жившего у индейцев племени куйкуру.

«Весной 1925 года группа из трех человек направилась из Куябы к верховьям Шингу, — писала мисс Менних (она имела в виду отряд отца). — Они прошли через Центральное плато к реке Кулизеу и далее на Паранатингу. Затем они в течение девяти дней спускались вниз по реке на лодке, пока не достигли первой деревни индейцев племени нафакуа. Здесь полковник оставил свой армейский дорожный сундук вождю Алоике и двинулся дальше сушей на север, к поселениям индейцев куйкуру на реке Кулуэни, взяв с собой только самое необходимое…

Вскоре после того, как они попали в район Шингу, Рэли Раймел умер от лихорадки и укусов насекомых. Полковник и Джек оставались.с племенем куйкуру около года; индейцы обращались с ними хорошо (конечно, насколько можно ожидать от примитивного народа, у которого ничего нет). Тем временем в джунглях родился мальчик, и так как мать индианка и Джек ушли, их отпрыск был взят на попечение приемным отцом индейцем и родными, которые воспитали его как умели.

Полковник и Джек решили отправиться к «реке Смерти» (Риу‑дас‑Мортес) — это была их последняя попытка добраться до цели. Оставив индейцев куйкуру, они ушли на юго‑восток к племени калапало. За рекой Кулуэни их несколько дней сопровождала группа индейцев. Когда у них кончился запас пищи, состоявший из маниоки и фасоли, люди калапало жестами стали упрашивать белых вернуться в их деревню, давая понять, что бесполезно пытаться проникнуть в район, где их все равно ждет неминуемая смерть, а кроме того, они слишком истощены и не могут идти дальше. Однако, несмотря на физическую слабость вследствие чудовищных лишений, отец и сын все еще сохраняли неукротимость духа и продолжали идти вперед без пищи, медикаментов, белья и т. д. Потом наступила трагическая развязка. Из полной драматизма жестикуляции нашего индейца племени ваура я и трое моих друзей поняли, что индейцы убили их, но не из вероломства (чего можно было бы ожидать в подобной ситуации от дикарей кайяпо или кашиби), а из смешанного чувства жалости и возмущения. Жалости — потому что индейцы ясно видели, что белых ждет неизбежная смерть, и возмущения — потому что они не вняли их доброму совету.

Наша группа из четырех человек побывала у куйкуру, а некоторые из нас прошли к калапало. Фактически мы вошли в контакт с девятью из одиннадцати племен. Мы ходили там, где ходил полковник, сидели там, где сидел он…

Теперь о мальчике: у него совершенно белая кожа, он румяный, хрупкого сложения. Его голубые глаза плохо переносят тропическое солнце. В нем прослеживаются черты английской сдержанности и подтянутости, а индейская кровь сказывается в том, что при виде лука со стрелами или реки он сразу превращается в дитя джунглей…

Достопочтенный Эмиль Халверсон впервые увидел его в 1926 году, тогда он был еще совсем младенец. В 1934 году мы снова видели его…»

На фотографиях, присланных мисс Менних, мальчик, несомненно, был бы похож на сына белого человека, если бы не прищуренные глаза и бесцветные брови, как у альбиноса. У диких племен действительно существуют альбиносы, а также, по свидетельству отца, «белое» потомство с голубыми глазами и каштановыми волосами. Дулипе мог оказаться наполовину белым, а его отец — одним из тех белых, которые бродят в этих мало цивилизованных краях. Но почему именно Джек должен быть его отцом? Во всяком случае далеко не доказано, что он мог им быть, хотя, конечно, большое значение имеет то, когда этот мальчик родился. Вспомните, Джек был совершенным девственником и нимало не интересовался женщинами — все равно цивилизованными или дикарками. С недавних пор стало обычным изображать Джека сексуально неудовлетворенным солдатом. Люди, распространяющие подобные рассказы, очевидно, считают сексуальную неудовлетворенность неизбежной характеристикой мужчины!

Упоминание о вожде Алоике и ящике для хранения одежды сходно с данными отчета Дайотта, и им можно вполне пренебречь по причинам, о которых уже говорилось выше.

Отец недвусмысленно заявлял, что не намерен идти к Риу‑дас‑Мортес, потому что это был уже исследованный район, не представлявший для него никакого интереса. Тем не менее во многих отчетах утверждается, что его следы вели именно в том направлении. Как видно, гипнотизирующее действие названия реки было для людей поистине непреодолимо. Телефонный звонок сеньора Морела не застал меня врасплох. К тому времени я уже имел определенное мнение на этот счет: кем бы ни был Дулипе, неразумно отрывать его от своего дома и племени и обрекать его на пагубы цивилизованной жизни. Но мальчика уже привезли — зло уже сделано, и головоломный вопрос о его будущем мог бы быть легко разрешен, если бы меня смогли убедить признать его племянником. Я предвидел возможность того, что мальчика посадят в самолет и, так сказать, «с вашего позволения» доставят его мне, а потому с помощью друзей из дипломатических кругов принял все меры, чтобы предотвратить это. О моем категорическом отказе признать родство сообщалось в бразильской прессе, и, после того как поднявшаяся вокруг меня шумиха улеглась, я уже больше ничего не слышал о бедном Дулипе. Надеюсь, что, к счастью для мальчика, его вернули к своему племени, к той жизни, для которой он был рожден note 56 .

Примерно в это же время пришло сообщение о том, что офицер бразильской армии нашел компас и записную книжку с записями, в которой было имя отца.

Я попросил одного моего друга достать найденные вещи для ознакомления. Мне казалось, что со дня на день может быть найден полевой дневник последнего путешествия отца. Моему другу удалось достать эти вещи, и я смог рассмотреть их. Компас оказался игрушкой, которой мог играть ребенок, а взрослый мужчина носить в виде брелока на цепочке от часов; в записной книжке были записи религиозного содержания, нацарапанные карандашом. Ничего похожего на почерк отца в ней не было. По моему мнению, записная книжка принадлежала миссионеру и не имеет никакого отношения к кому‑либо из членов группы моего отца. Я вернул вещи, изложив выше упомянутые соображения, но тем не менее их и поныне продолжают считать вещами полковника Фосетта!

Время от времени на поиски полковника Фосетта отправлялись и другие экспедиции, а также приходили отдельные сообщения о находках скелетов и высушенных голов.

Перечисление всех попыток — добросовестных или мнимых — раскрыть «тайну Фосетта» заняло бы слишком много места, если даже я имел бы в своем распоряжении соответствующие отчеты, а у меня их нет. Достаточно сказать, что те из них, о которых здесь не упомянуто, не представляют, или почти не представляют, никакого интереса, а о некоторых мое мнение полностью совпадает с мнением сеньора Гальвана.

Последнее сообщение опубликовано в европейской прессе в апреле 1951 года, а датировано шестью месяцами раньше. Сеньор Орландо Вильяс Боас из Центрального бразильского фонда исторг «признание» у вождя племени калапало Изарари. Вождь драматически покаялся на смертном одре в том, что он, Изарари, убил дубиной Фосетта и двух его спутников. Он сказал, что трое белых пришли вместе с Алоике, вождем нафакуа, и белый сын старика вступил в связь с одной из его, Изарари, жен.

На следующий день старик белый попросил у него носильщика и лодки для дальнейшего путешествия. Вождь отказал в его просьбе, ссылаясь на междуплеменные раздоры, и тогда старик ударил Изарари по лицу! Вне себя от ярости, вождь схватил боевую палицу и размозжил ему череп. Двое молодых белых бросились на вождя и в мгновение ока были уложены страшной палицей рядом со стариком. У Изарари был сын Ярулла, которому едва исполнилось двадцать лет; товарищи звали его «караиба». Цветом кожи он был светлее своих соплеменников, как если бы в его венах текла кровь белого человека. А, ну так все ясно — это и есть сын Джека Фосетта! note 57

Коматси, который стал вождем после смерти Изарари, лишь после долгих уговоров согласился показать могилу убитого исследователя; его кости выкопали и передали на экспертизу. Трупы молодых спутников старика, сказал Коматси, были брошены в реку. Во всяком случае найти их не удалось.

Группа экспертов Королевского антропологического института в Лондоне, исследовав кости, пришла к выводу, что это кости не моего отца. Кому они принадлежат, выяснить не удалось, и, кроме того, вообще ставится под сомнение их принадлежность белому человеку. «Тайна Фосетта» так и остается тайной по сегодняшний день, и читатель, знающий теперь все факты, если он дошел до этого места, может составить обо всем собственное мнение. Изложу вкратце свое.

Одна из возможных причин, побудивших отца направиться в район обитания индейцев калапало, то есть пойти в направлении, прямо противоположном намеченному маршруту, могла быть следующей. Предположим, что, после того как они покинули Лагерь мертвой лошади, больная нога Рэли не только не зажила, но разболелась еще сильнее вследствие непрестанных укусов насекомых. После одной‑двух недель пути животные вследствие отсутствия корма оказались не в состоянии двигаться дальше, и всем троим пришлось взвалить поклажу на собственные плечи и продолжать путь в сторону Шингу пешком.

Еще до того как им удалось достичь реки, Рэли свалился с симптомами заражения крови, в которое с удивительной быстротой переходит любая поверхностная инфекция в тропиках Южной Америки. Единственная надежда спасти Рэли состояла в том, чтобы вовремя доставить его к границам цивилизованного мира. Возвращаться прежней дорогой через Лагерь мертвой лошади и пост Бакаири было невозможно, так как Рэли уже не мог передвигаться самостоятельно, без помощи своих спутников. К счастью, до Шингу было уже недалеко, и с превеликим трудом они дотащились до нее. Тут им снова повезло — они наткнулись на индейцев бакаири, у тех было несколько лодок, и они выменяли одну на единственное снаряжение, которым могли пожертвовать, — научные инструменты.

Одним из притоков Шингу является Кулуэни, верховья которой расположены дальше на юг и ближе к Куябе, чем у какого‑либо другого притока. Если бы удалось подняться вверх по Кулуэни, была бы покрыта половина расстояния до границ цивилизованного мира; двоим путникам, обремененным больным товарищем, это было не под силу. Нести Рэли они не могли, поэтому плыть на лодке представлялось единственным выходом из положения. Если они предприняли это путешествие, то непременно у того места, где сливаются реки Кулуэни и Тангуру, должны были встретить индейцев калапало…

Могло случиться и так, что после выхода из Лагеря мертвой лошади Рэли поправился и все трое шли по намеченному маршруту до тех пор, пока не наткнулись на ужасных морсего и не убедились в невозможности пройти дальше. После нескольких попыток пробиться они были вынуждены отказаться от своего намерения, и тогда, если им удалось достать лодку, они могли двинуться в обратный путь вверх по реке…

Другое возможное объяснение состоит в том, что у водопада они нашли нечто очень важное — настолько важное, что необходимость дальнейших исследований в этом месте перебила их первоначальное намерение достичь «Z». В таком случае могли появиться и причины, побудившие их подняться вверх по реке, в район обитания калапало…

Как видите, я ищу объяснения их возможного появления на Кулуэни. Что они там действительно были, для меня еще вовсе не так очевидно. Гораздо разумнее предположить, что, если их убили индейцы, это должны быть какие‑то дикие и неизвестные племена, например морсего, а не наполовину оцивилизованные индейцы, живущие по берегам рек, через чьи деревни без труда проходят миссионеры и исследователи. Конечно, если мой брат усвоил привычку соблазнять жен вождей, а отец — раздавать вождям пощечины, любое индейское племя могло представлять для них серьезную опасность, каким бы смирным оно ни было.

Подобные утверждения, очевидно, нелепы и могут быть порождены лишь завистью. Человек, который настолько не одобрял применения насилия против индейцев, что в течение длительного времени позволял осыпать себя и своих спутников отравленными стрелами, ничего не предпринимая в ответ, — такой человек просто не способен умышленно нанести смертельное оскорбление вождю племени!

Однако есть и другая возможность. Допустим, им удалось проникнуть через заслон диких племен и достигнуть намеченной цели. Если это так и если, согласно легенде, последние остатки древней расы действительно охраняют свое убежище, сплотив вокруг себя свирепых дикарей, велик ли был шанс вернуться? Ведь это означало раскрытие тайны, свято охранявшейся в течение веков.

Вплоть до того момента, когда я пишу эти строки, судьба моего отца и двух других, бывших с ним, остается такой же загадкой, какой была всегда. Возможно, загадка эта никогда не будет разрешена; возможно также, что, прежде чем эта книга попадет в руки читателей, загадка перестанет быть загадкой. Отец яснее, чем кто‑либо, представлял себе риск, на который он шел, и признавал, что шансы на его возвращение страшно малы.

«Если нам не удастся вернуться, — говорил он, — я не хочу, чтобы из‑за нас рисковали спасательные партии. Это слишком опасно. Если при всей моей опытности мы ничего не добьемся, едва ли другим посчастливится больше нас. Вот одна из причин, почему я не указываю точно, куда мы идем.

Пробьемся ли мы, возвратимся ли назад или ляжем там костьми, несомненно одно: ключ к древней тайне Южной Америки и, возможно, доисторического мира будет найден тогда, когда эти старые города будут разысканы и открыты для научного исследования. Что эти города существуют — я знаю…»

Комментарии

Джунгли — заросли деревьев и кустарников с примесью грубостебельных злаков, преимущественно бамбуков. Распространены в предгорьях Гималаев. Как и многие другие, автор этой книги неправильно применяет термин «джунгли» при описании любых густых лесов, в данном случае — тропических лесов Южной Америки.

Брайн Фосетт имеет в виду Атлантиду — легендарный затонувший материк, будто бы существовавший между Америкой и Африкой.

Оккультизм (от лат. occultuss— «скрытый», «тайный»)— мистическая теория, проповедующая существование в природе необъяснимых, сверхъестественных сил, с которыми якобы могут «общаться» избранные люди.

Потоси — в прошлом крупнейшие серебряные рудники в Боливии.

Речь идет о сравнительно малоосвоенных частях северовосточной Бразилии.

Бандейрас (португ. bandeira — «знамя»)— военные экспедиции во внутренние районы Бразилии, предпринимавшиеся в XVII — XVIII ее. с целью поисков золота и захвата в плен индейцев.

Сертаны — глубинные районы северо‑востока Бразильского плоскогорья, покрытые большей частью редколесьем или кустарниковой саванной.

Минас‑Жераис — штат Бразилии, центр горнорудной промышленности.

Инки не народ, а господствующее племя в государстве древнего Перу. Это раннеклассовое государство возникло в начале XV в. и объединило под своей властью племена всего Андийского нагорья. В XVI в. инкское государство было разрушено конкистадорами.

Тапуйя — обобщающее название, под которым португальские колонисты XVI — XVIII вв. объединяли различные по происхождению племена, жившие в лесной глуши вдали от побережья.

Саксауаман — крепость, защищавшая подступы к древней столице инков Куско.

Автор ошибается. Куско и Саксауаман были созданы именно в период существования инкского государства.

Рис появился в Южной Америке в XVII в.

Тушканчиков в Америке нет. По‑видимому, описываются сходные с ними мешетчатые крысы (Saccomyidae).

Под дикими собаками, возможно, подразумеваются, карасиси (Canis cancrivorus) буровато‑серого цвета или черно‑серая кустовая собака (Jcnticyon venaticus).

В начале XX в. древняя история народов Бразилии была настолько плохо изучена, что еще можно было искать на территории этой страны какую‑то забытую цивилизацию и видеть в ней ключ к разгадке тайн позднейших местных культур. В настоящее время археологические исследования в Южной Америке продвинулись достаточно далеко и необходимость в ссылках на какую‑то мифическую древнюю цивилизацию отпала. Идея о ней ныне полностью отвергнута всеми исследователями индейских культур Бразилии.

Имеется в виду Теодор Рузвельт, президент США, совершивший с 1901 по 1909 г. исследовательскую экспедицию в Центральную Бразилию.

Хаггард, Генри Райдер (1866—1925) — английский писатель, автор исторических и приключенческих романов. Некоторые из них переведены на русский язык («Дочь Монтесумы», «Копи царя Соломона», «Прекрасная Маргарет» и др.).

К настоящему времени сколько‑нибудь достоверных иероглифических надписей в Бразилии не обнаружено. Многократно открывавшиеся там «финикийские» и другие надписи при тщательном анализе либо оказывались подделками, либо чисто художественными узорами, не имеющими отношения к письменности.

Здесь Фосетт проявляет склонность к оккультизму.

От лица «психометриста» Фосетт изложил здесь распространенные в его время идеи о гибели легендарного материка Атлантиды. Подробнее об этом см.: Я. Ф. Жиров. Атлантида. М., 1957; Е. Андреева. В поисках затерянного мира. Л., 1961. Журнал «Техника молодежи», 1956 г., в № 9—12 провел дискуссию об Атлантиде; точку зрения противников Атлантиды четко сформулировал и развил Ю. В. Кнорозов в журнале «Советская этнография», 1960, № 4. См. также Р. Уокоп. Затонувшие материки и тайны исчезнувших племен. М., 1966.

Франсиско Писарро (1470—1541) — знаменитый испанский конкистадор, завоеватель Перу.

Уильям Прескотт (1796—1859) — английский историк, автор ряда работ, в том числе по истории испанских завоеваний в Америке.

Гуаякиль — порт и город в Эквадоре.

Род Sciaena spp. Насчитывает около 30 видов рыб, распространенных в субтропических и тропических водах всего земного шара.

Пампа (множ. пажпас) — название в Южной Америке не только субтропических степных равнин Аргентины, но и многих других безлесных равнинных территорий.

Мисти (вые. 5821 м) — действующий и Чачани (вые. 5815 м) — потухший вулканы, расположенные к северо‑востоку от Арекипы.

Чиримойа, чиримола, или анона (Anona cherimola, A. squamosa и другие виды), — невысокие деревья с сочной кремообразной мякотью соплодия, напоминающей по аромату ананас с земляникой. Родина их Южная Америка, распространены в культуре в Индии и других странах Юго‑Восточной Азии я Океании. Гренадилья, гранадилья — сладкий сочный плод Passiflora ligularis, распространенной и культивируемой в горах на вые. 1—3 тыс. м от Мексики до юга Перу.

Автор допускает ошибку. Род лам (дикие виды — гуанако и викунья, или вигонь, домашние — собственно лама и альпака) принадлежит к семейству верблюдов, с которыми и имеют много родственных черт. От овец ламы весьма далеки и входят лишь в один подотряд жвачных животных.

Сората, Ильимани (6462 м) и другие вершины поднимаются в Кордильере Реаль; его наиболее высокий хребет Центральных Анд, обрамляющий их с востока. Главной же Кордильерой называют Западную Кордильеру Анд.

Тиауанаку — группа памятников архитектуры доколумбовой Америки. Тиауанаку расположена в 20 км к юго‑востоку от озера Титикака (Боливия). По‑видимому, Тиауанаку было религиозным центром, возникшим около середины первого тысячелетия н. э. Таким образом, памятники Тиауанаку гораздо моложе, чем египетские сфинксы, которые датируются вторым и третьим тысячелетиями до н. э.

Здесь, как и в некоторых других местах, автор преувеличивает роль катастрофических сейсмических движений в формировании современного рельефа Анд и недооценивает общие сводовые поднятия и плейстоценовое оледенение, во время которого и был выше уровень озера Титикака. Как уже отмечалось, Фосетт ошибочно предполагал, что геологические катастрофы уничтожили древнейшую цивилизацию Южной Америки.

Альтиплано (испан. alto — «высокий», piano — «плоский», «ровный») — пониженная часть плоскогорья Центральных Анд — днища бывших плейстоценовых озер. Иногда, как и автор, распространяют это название на все внутреннее плоскогорье Центральных Анд.

«Юнгас» в Боливии называют засушливые межгорные понижения с саванновой растительностью в восточных предгорьях Анд. Иногда это название употребляют для всех предгорий, покрытых влажнотропическими лесами.

Не субтропическая, а горнотропическая растительность верхнего лесного пояса, существенно отличающаяся от растительности субтропических широт.

Эвкалипты в диком виде произрастают в Австралии и на прилегающих островах; в Южной Америке имеются только искусственные насаждения. Альгарробо — виды Prosopis — ксерофитные деревца со съедобными семенами, широко распространенные в Южной Америке.

Кока (Erythroxylon coca) — низкорослые деревья, содержащие в листьях кокаин. Растут на восточных склонах Анд в Перу и Боливии; культивируются на плантациях.

Капустная пальма — в Бразилии называемая «асаи» — Euterpe oleraceae; из ее молодых побегов приготовляют овощное блюдо пальмито, а из плодов — освежающий и возбуждающий напиток и масло. Магнолии растут в субтропиках Северной Америки и в Южной и Юго‑Восточной Азии; вероятно, автор подразумевает какой‑то вид семейства магнолиевых.

Дерево бальса (Ochroma grandiflora), произрастающее в Северных Андах, обладает легчайшей древесиной (в шесть раз легче древесины ивы, иногда даже легче коры пробкового дуба) и достигает за 10 лет 30—45 м высоты. Применяется в авиамоделировании и самолетостроении. Издавна из бальсы индейцы строили плоты, откуда название дерева la balsa (исп.) — «плот»). Из бальсы был построен и знаменитый плот Тура Хейердала «Кон‑Тики».

Качаса — водка из сахарного тростника.

Пекари (подотряд нежвачных) — свойственное только Центральной и Южной Америке семейство, близкое к свиньям, почему автор в дальнейшем часто называет их дикими свиньями.

Ла‑Монтанья — восточные предгорья Центральных Анд в Перу и северной Боливии, покрытые влажными вечнозелеными лесами.

День независимости — национальный праздник Боливии. Отмечается ежегодно 6 августа по случаю провозглашения независимости страны в 1825 г.

Пауки‑птицеяды, род Mygale, туловище которых достигает 5 см длины, а с ногами — — 18 см. Питаются помимо других членистоногих мелкими птицами и земноводными.

Папайа — дынное дерево, или мамон (Carica papaya), дает плоды, напоминающие дыни весом до 2—3 кг; млечный сок содержит алкалоид папаин. Родина — Центральная Америка; ныне широко распространено в тропиках всего земного шара.

Табаны — слепни, пиум, маригуи — мелкие мушки.

Специальные органы, дающие разряды до 300 вольт, расположены у электрического угря в брюшной, нижней части хвоста.

Кандиру, или канеро, — сомик (Vandellla cirrhosa)— небольшая рыбка семейства Trichomycteridae, или Pygidiidae, водится только в Южной Америке. У нее не «кожа покрыта зазубринами», а на жабрах имеются загнутые назад «крючки», из‑за которых рыбу невозможно извлечь без хирургического вмешательства.

Равнины Мохос, или Льянос Мохос, — заболоченное междуречье низовий рек Бени и Маморе, затопляемое во время сезона дождей.

Бери‑бери действительно авитаминоз, но не род водянки.

В начале XX в. мелкая торговля в верховьях Амазонки в значительной мере находилась в руках переселившихся сюда уроженцев Передней Азии, которых обобщенно называли турками или сирийцами.

Здесь и ниже резко преувеличивается распространение каннибализма среди индейцев. В действительности случаи каннибализма были довольно редки и, как правило, были связаны с определенными религиозными обрядами.

Гевея (виды Hevea, в частности Н. brasiliensis) — основной каучуконос экваториальных лесов — гилей на равнинах Южной Америки, называемый автором просто каучуковым деревом.

Капибара — водосвинка (семейство полукопытных) — самый крупный грызун, имеющий длину 1, 2 м; обитает только в Южной Америке. Тапиры — единственное американское (неотропическое) семейство непарнокопытных; достигают 2 м длины, питаются растениями.

Бразильская выдра (Lutra brasiliensis) — самая крупная, тело ее достигает свыше 1 м в длину, а хвост 70 см.

Все южноамериканские обезьяны принадлежат к свойственному только неотропикам подотряду широконосых обезьян; к ним относятся и мирикины (Nycticebus)— ночные обезьяны. Лемуры же составляют особый отряд полуобезьян, обитающих на Мадагаскаре, в Африке и Юго‑Восточной Азии. Небольшие серые обезьяны — возможно, Callithrix donacophilus.

Маниока, или маниок (Manihot utillissima), — важнейшая клубневая культура тропиков, родом из Восточной Амазонии; Клубни маниоки достигают 5 кг веса, очень богаты крахмалом (до 40%), употребляются в отварном или поджаренном виде; из них же приготовляется мука — тапиока и множество различных блюд и напитков; в сыром виде клубни ядовиты.

Речь идет об аппаратах с узкопленочной лентой.

Под ископаемыми ящерами (современные в Южной Америке не живут) автор, по‑видимому, подразумевает гигантских тихоходов — предков современных неполнозубых, характерных для Южной Америки в неогене, или птеродактилей — летающих ящеров мезозойского времени.

Род трубачей — Psophia из отряда журавлей.

Обычно под названием palo santo известно растущее в Гран‑Чако дерево Bulnesia sarmienti, дающее душистую смолу и дубильные вещества. Судя по описанию П. Г. Фосетта, он говорит об одном из видов Caecropia, или имбаубы (возможно, С. paraensis), в полых стволах и ветвях которого поселяются муравьи.

«Огненными» называют многие виды муравьев, в том числе красных, за болезненные укусы, напоминающие ожоги.

У мух нет жал. Мухи катуки (возможно, идентичны мухам мотуко) принадлежат к семейству табанид — слепней, имеющих длинные хоботки с острыми роговыми ланцетиками, которыми они и наносят болезненные уколы.

Орнеро — птица печник (виды Furnariinae, семейство древолазов — Anabatidae), распространена в Южной Америке, преимущественно в саваннах и степях.

Кукушки не «захватывают» чужие гнезда, а лишь откладывают в них яйца.

Ламантины — водные млекопитающие из отряда сирен, обитающие в устьях крупных рек, в том числе в бассейне Амазонки; в Южной Америке представлены двумя видами, питаются растениями. Обычно буфео южноамериканцы называют не ламантинов, а речных дельфинов (подотряд зубатых китов); мясо их невкусно.

Достоверно известно, что анаконда достигает 11 м длины; приводимые здесь (19 м) и ниже (24 м) размеры требуют проверки.

Автор неоднократно упоминает об охоте на индеек и индюков. Настоящие дикие индюки или индейки водятся в Центральной и Северной Америке. По‑видимому, речь идет о представителях типичного для Южной Америки семейства кракс, или шлемоносных кур (Cracidae), в частности о гокко, ведущих древесный образ жизни и принадлежащих, как и индюки, к отряду куриных птиц. Индейками их называл и известный исследователь Амазонии Г. Вейте.

Автор говорит о муравьях эцитонах, или фуражирах, местное название «тауока». Они не «издают звуки» — шум возникает от движущейся массы особей, а также при разрыве добычи челюстями насекомых.

Так назывались закабаленные сельскохозяйственные рабочие в Южной Америке.

Фосетт здесь подразделяет индейцев в соответствии со своими ошибочными представлениями о их происхождении. Подробнее об атом см. в послесловии.

Хотя автор и говорит о кобре, в Южной Америке она не водится. Вероятно, это был один из видов гремучих змей.

Фолклендские, или Мальвинские, острова расположены в южной части Атлантического океана, в 450 км к востоку от Магелланова пролива. Уже более века эти острова являются предметом территориального спора между Аргентиной и Великобританией.

Парагвай — единственная страна Южной Америки, где фактически два государственных языка: испанский и гуарани.

Здесь имеется в виду война Парагвая с Бразилией, Аргентиной и Уругваем (1864—1870). Война была вызвана стремлением этих трех стран захватить пограничные территории Парагвая, а также рядом других причин. В этой войне погибло около 75% населения Парагвая. Страна лишилась значительной части своей территории и была отброшена далеко назад в экономическом отношении.

То, что все индейцы Парагвая знакомы с крестом, не вызывает удивления. Ведь страной более полутораста лет (с конца XVI в. до 1768 г.) правили монахи‑иезуиты.

Это полужесткокрылое насекомое Laternaria servillei.

Эти идеи Фосетта не соответствуют современным научным данным. Подробнее об этом см. в послесловии.

В научной литературе не имеется сведений о змеях, «подражающих зову птиц» или каких‑либо иных животных и издающих скулящие звуки.

Представители рода Lachesis — бушмейстер, называемый в Южной Америке сурукуку, или покарайа (L. imitus), и жарарака (L. lanceolatus) — одна из наиболее распространенных в Южной Америке ядовитых змей, как и собственно гремучие змеи (род Crotalus), принадлежат к подсемейству гремучников, или гремучих змей, — Crotalinae.

Ни пантер, ни тигров в Южной Америке нет. Черными пантерами, или черными тиграми, называют более редких ягуаров, имеющих черную окраску.

Летучие лисицы и летучие собаки, принадлежащие к подотряду плотоядных рукокрылых — крыланов, обитают в тропиках лишь восточного полушария.

Кампос — саванны Бразильского плоскогорья, обычно с ксерофильными деревьями и кустарниками.

Телеграфон — вышедший из употребления аппарат, воспроизводящий звуки при посредстве намагниченного стального провода.

По‑видимому, речь идет о водяных гиацинтах Eichornia crassipes, Eichornia azurea.

Пальма чонте, персиковая пальма, браз. пупунья (Guilielma speciosa syn Bactris speciosa) с мучнистыми плодами, напоминающими вареные каштаны. Издавна культивировалась индейцами и ныне выращивается в тропиках Центральной и Южной Америки.

Горы Рикардо Франко ныне называются Серрания‑де‑Уанчако, выс. до 1995 м, «Затерянный мир» Конан‑Дойля навеян в основном более впечатляющими песчаниковыми массивами (Ауян‑Тепуи и др.) на Гвианском плоскогорье.

Здесь имеется в виду то, что в колониальную эпоху мулаты нередко вербовались португальцами для участия в военных походах против индейцев.

То, что Фосетт здесь и в других местах книги называет революциями, в действительности обычные пронунсиаменто — военные перевороты, которые столь часто происходили в странах Латинской Америки.

По описанию, возможно, речь идет о дереве асаку (Sapium aucuparium): имеются и другие ядовитые виды, используемые в рыбной ловле, например лиана тимбо (Paullinia pinnata).

Дорадо, или корифена (Coryphaena hippurus).

Вискача (семейство шиншилловых) живет на равнинах юго‑востока Южной Америки. Вероятно, автор описывает другого представителя этого семейства — крупного пушака, действительно обитающего на плоскогорье Центральных Анд.

Южноамериканских грифов (Cathartidae) раньше иногда называли обобщенно кондорами. К ним принадлежат и самый крупный настоящий кондор (Sarcorhamphus gryphus) с черным оперением и светлый королевский гриф, или пара (S. para); размах крыльев у первого достигает не 4 м 27 см (14 футов), а 2 м 75 см, у второго до 2 м. Настоящий кондор обитает в Андах, обычно между 3‑5 тыс. м, королевский гриф — на равнинах, редко поднимаясь выше 1500 м.

В 1780 г. касик Тунгасуки Хосе Габриэль Кондорканки стал во главе восстания, целью которого было восстановление независимого инкского государства. Сам Кондорканки принял имя последнего верховного инки — Тупак Амару. Через два года восстание было жестоко подавлено, а его вождь казнен.

Речь идет о хроническом инфекционном заболевании лошадей, вызванном трипаносомой.

Мачу‑Пикчу — инкский город — святилище, открыт в 1911 г. Что же касается развиваемых здесь Фосеттом идей о древних культурах, то об этом см. в послесловии.

Смола копал копаибы, южноамериканского вида Copaifera langsdorfii, как и африканских видов Copaifera, применяется в медицине под названием копайский бальзам.

Sanguinaria canadense растет только в Северной Америке. Вероятно, автор подразумевает какой‑то сходный вид.

Возможно, что это один из подвидов оцелота, или пардовой кошки, туловище которой имеет до 1 м длины, а окраска может сильно варьировать.

Никаких достоверных сведений о наличии в настоящее время в Южной Америке гигантских животных (например, тихоходов, бывших еще современниками первобытного человека) не имеется.

Этнографическое и антропологическое изучение индейцев бассейна Амазонки в последние десятилетия показало, что индейцы этой области довольно однородны и по своему физическому типу и по культуре.

Автор ошибается. Бухта Писагуа не расположена в кратере вулкана.

Неясно, кого имеет в виду Фосетт, так как среди инкских правителей известны Льоке Юпанки, Памакути Юпанки и Тупак Юпанки.

Кровососущих тараканов не бывает; тараканы могут лишь разъедать имеющиеся на теле ранки.

Здесь имеется в виду так называемый обычай кувады (от франц. couvade — «высиживание яиц»). Этот обычай был распространен у многих индейских племен Америки и состоял в том, что муж имитировал роды, предстоящие его жене. Куваду чаще всего объясняют как обычай, связанный с переходом от первоначального счета родства по материнской линии к счету родства по отцовской линии. Имитируя роды, мужчина стремился этим доказать право на принадлежность ребенка к своему роду.

В Бразилии нет такого племени.

Хлопчатниковое дерево, или сейба (Ceiba pentandra), — одно из самых крупных деревьев тропиков. Обладает легкой и прочной древесиной, а в плодах‑коробочках содержит шелковистое волокно капок. Родина — Южная Америка, культивируется в тропиках и восточного полушария, особенно в Юго‑Восточной Азии.

Норденшельд, Эрланд (1877—1932) — известный шведский этнограф, исследователь индейцев Боливии, Аргентины и Перу.

Сообщаемые здесь Фосеттом сведения носят фантастический характер.

1 ноября 1914 г. у мыса Каронель у побережья Чили произошло сражение между английской эскадрой, возглавлявшейся адмиралом Кредоком, и немецкой эскадрой во главе с адмиралом Шпее. Бой закончился потоплением двух английских броненосных крейсеров.

21 апреля 1960 г. столица Бразилии была перенесена из Рио‑де‑Жанейро в город Бразилия, специально выстроенный в глубине страны, недалеко от верховьев рек Сан‑Франсиску, Параны и Токантинса. Перенос столицы мотивировался тем, что это будет способствовать развитию внутренних малозаселенных и экономически слаборазвитых частей страны.

От лат. Trogonidae — семейства неперелетных лазящих птиц, отличающихся ярким оперением.

Боксклот — толстое грубое сукно, обычно идущее на костюмы для верховой езды.

К 1920‑м годам племя паташо уже почти вымерло, и поэтому район Гонгужа никак не мог находиться в его владении.

Каатинга, множ. каатингас — опустыненное редколесье на северо‑востоке Бразильского плоскогорья. Характерно обилие суккулентов (кактусов, бутылкообразных деревьев и др.) и колючих, жгучих, почти безлистных кустарников при очень скудном травяном покрове.

Чападас, или шападас, — столовые плосковершинные останцовые массивы — плато на Бразильском плоскогорье; сложены песчаниками, лишены поверхностных вод и имеют разреженную растительность из засухоустойчивых кустарников.

В Америке не было аборигенного негритянского населения. Негров привозили в Америку европейцы в качестве рабов. Что касается негроидной внешности некоторых индейцев северо‑восточной Бразилии, то она объясняется имевшим место смешением индейцев с неграми, бежавшими в леса от своих хозяев.

Пальма кузи — Orbignia phalerata.

Волокно получают из молодых листьев пальмы пиассава, или пиассаба (Attalea funifera).

Гояба, гойяба, или гуйява (Psidium goyava), — семейство миртовых, невысокое дерево, дающее кисло‑сладкие сочные плоды. Родина — Южная Америка; разводится и в других тропических странах.

Саубе, точнее сауба (Oecodoma cephalotes) — муравьи‑листорезы, называемые также зонтичными. Вырезают куски листьев, которые несут, как зонтики, и используют в качестве удобрения для грибного мицелия. Наносят большой ущерб не только дикорастущим, но и культурным деревьям; по ночам нередко опустошают запасы продовольствия в жилищах. Индейцы употребляют их в пищу.

Кажу — деревце Anacardium occidentale, родина — Бразилия. Культивировалось до прихода европейцев также в Мексике и Вест‑Индии, ныне и в тропиках Азии и Африки, где называется кэшью. В пищу употребляется сочная кисло‑сладкая плодоножка, исключительно богатая витаминами, и собственно плод‑орешек, содержащий в ядре до 57% масла.

Джон Престер, или пресвитер Иоанн, — легендарный правитель могущественного христианского государства, якобы существовавшего в средние века где‑то в Азии или Африке. Легенды о пресвитере Иоанне в течение многих веков (начиная с XII в.) были широко распространены в Европе.

Английские меры, встречающиеся в тексте

Миля = 1, 6 км

Ярд=91, 4 см

Фут = 30, 5 см

Дюйм = 2, 5 см

Унция = 28, 4 г В поисках

древних цивилизаций

Перси Гаррисон Фосетт, автор книги «Неоконченное путешествие», был одной из самых своеобразных фигур среди путешественников XX века. Трезвый и опытный географ и топограф, стерший с карты Южной Америки не одно «белое пятно», и мечтатель, веривший в самые фантастические легенды испанских и португальских завоевателей о сказочных городах и богатых кладах, будто бы скрытых в глубине амазонских лесов. Однако не блеск золота, а жажда знаний, надежда открыть древнейшую цивилизацию нашей планеты были путеводной звездой Фосетта, далекий и призрачный свет которой давал ему силы для преодоления неимоверных трудностей и материальных лишений. «Я не ищу для себя ни славы, ни денег, и в моих начинаниях нет корыстного расчета, а одна лишь надежда, что в конечном счете они принесут человечеству пользу, которой будут оправданы многолетние поиски», — писал о себе Фосетт незадолго до своей заключительной экспедиции.

Перси Фосетт родился в 1867 году в маленьком английском городке Торквей. Там же прошло и его детство. Оно было безрадостным. Школьные годы он провел в закрытом учебном заведении в Ньютон‑Аббот. Наиболее ярким воспоминанием Фосетта о нем были частые порки, которыми подвергали учащихся.

После окончания школы Фосетт поступил в военное артиллерийское училище в Вулвиче. Все названные места, где будущий путешественник провел свое детство и годы учебы, расположены сравнительно недалеко друг от друга, в графстве Девоншир, на юго‑западе Англии. Впервые родной край Фосетт покинул девятнадцати лет, когда после окончания военного училища получил назначение в город и морской порт Тринкомали на северо‑востоке Цейлона, который был тогда английской колонией. Сравнительно свободная жизнь на Цейлоне представляла собой резкий контраст с той муштрой, которой Фосетт подвергался в детские и школьные годы. Молодой офицер много ездил по острову, с интересом знакомился с новыми местами, своеобразными обычаями жителей острова, памятниками их культуры. Во время одной из поездок Фо‑сетт познакомился с дочерью окружного судьи из Галле, города на юго‑западе Цейлона, и женился на ней. Впоследствии Фосетт вспоминал, что был доволен своей жизнью на Цейлоне, деля свое время между работой, семьей и парусным спортом, энтузиастом которого он стал в такой степени, что даже сам сконструировал две гоночные яхты.

Фосетт пробыл на Цейлоне до 1904 года с несколькими, иногда длительными перерывами, во время которых он проходил повышенный курс артиллерийского дела в Шаубернессе в Англии, служил в городе Фалмуте в Корнуэлле на крайнем юго‑западе Великобритании, изучал топографию в специальном училище на Мальте, занимался разведывательной работой в Северной Африке. В 1904 г. Фосетт вскоре после рождения своего старшего сына окончательно покинул Цейлон и был послан служить в Ирландию, на остров Спайк.

Жизнь маленького военного гарнизона острова текла очень однообразно. Она была лишена тех ярких впечатлений, которыми были полны первые годы службы Фосетта в британской армии. Кроме того, Фосетт не сумел сблизиться с другими офицерами гарнизона. По своему характеру Фосетт был человеком замкнутым, привыкшим во всем полагаться только на себя, и с большим трудом сводился с новыми людьми. Поэтому легко представить себе, как быстро и сильно приелась будущему путешественнику рутина армейской жизни. По его словам, ему хотелось искать собственные пути в жизни, избегая проторенных дорог. Такая возможность совершенно неожиданно представилась в 1906 году, когда Боливия обратилась к Королевскому географическому обществу с просьбой прислать опытного топографа для того, чтобы от имени Боливии произвести демаркацию неясных и спорных участков границы между Боливией, Перу и Бразилией в бассейнах рек Абунана и Акри. До последних десятилетий XIX века этим районом, где сходятся границы трех названных стран, почти никто не интересовался, так как казалось, что он не имеет экономической ценности. Государственным деятелям представлялось несущественным, владеет ли их страна немного большей или немного меньшей территорией в зоне тропических лесов Амазонии. Поэтому ни Перу, ни Боливия, ни Бразилия не считали нужным тратить деньги и силц на уточнение своих границ в этой труднодоступной области. Однако в конце прошлого века положение резко изменилось. Начался так называемый каучуковый бум.

То, что в лесах на востоке Боливии и Перу и в Бразилии имеются каучуковые деревья, было известно уже ранним испанским и португальским завоевателям этих стран. В небольших количествах каучук добывался, индейцами еще до открытия Америки европейцами. В колониальную эпоху он вывозился из Амазонии португальцами наряду с другими видами лесного сырья. С 1770 года из каучука начали изготовлять ластики. В 1823 году Ч. Мак‑Интош открыл способ растворять каучук в бензине и пропитывать этим составом материю для плащей, чтобы придать им непромокаемость. До настоящего времени эти плащи называются по имени их изобретателя макинтошами. В 1854 году Ч. Гудьир открыл способ вулканизации каучука. Это резко расширило возможности его применения, в частности для изготовления шин для повозок. С того времени потребность европейской и североамериканской промышленности в каучуке стала быстро возрастать. Крупнейшие в мире запасы дикорастущих каучуконосов имелись в амазонских лесах, прежде всего на территории Бразилии, а также на сопредельных территориях соседних стран. Началась массовая миграция бразильцев из разных провинций страны в Амазонию для добычи каучука. Она стимулировалась не только ростом цен на каучук, но и тем, что в конце 70‑х годов XIX века на северо‑востоке Бразилии началась многолетняя засуха, вынуждавшая местных жителей покидать родные земли и отправляться в поисках заработка в. Амазонию, где в это время ощущалась большая нехватка рабочей силы.

Сначала переселенцы с северо‑востока, так называемые нордестинос, собирали каучук в низовьях Амазонки и ее притоков, но по мере истощения там запасов этого сырья они двигались все дальше вверх по реке. В последнем десятилетии прошлого века нордестинос колонизовали Акре — обширную территорию в 200 тыс. кв. км, находящуюся в верховьях юго‑западных притоков Амазонки — Журуа и Пуруса. Граница между Бразилией и Боливией здесь не была демаркирована, и политическая принадлежность района оставалась спорной. До 90‑х годов прошлого века здесь жили только индейцы. С началом массовой добычи каучука в Акре начались вооруженные конфликты между боливийцами и бразильцами‑нордестинос, двигавшимися соответственно с запада и востока. Нордестинос численно преобладали, и конфликт между двумя государствами закончился подписанием 17 ноября 1903 года в городе Петрополисе договора, по которому Боливия уступила спорную территорию Бразилии за 2 млн. фунтов стерлингов. Однако фактически этот договор не положил конец проникновению бразильских сборщиков каучука в пограничные районы Боливии… Потому‑то правительство этой страны и решило провести демаркацию своих границ с Бразилией, а также Перу и поручить это сложное дело незаинтересованному лицу.

В этих‑то условиях Королевское географическое общество и предложило Фосетту взять на себя выполнение такой миссии. Ему предстояло не только демаркировать границы, но и исследовать пограничный район в географическом и этнографическом отношении. Это предложение показалось Фосетту исключительно привлекательным и было принято им не только потому, что он мечтал избавиться от монотонной службы артиллерийского офицера в Англии, но и потому, что, как он писал впоследствии: «Романтика испанских и португальских завоеваний в Южной Америке, тайна ее диких неисследованных пространств представляли для меня неотразимый соблазн. Конечно, следовало считаться с женой и сыном, да к тому же мы ожидали еще ребенка, но само провидение остановило на мне свой выбор, поэтому я и не мог ответить иначе».

В мае 1906 года Фосетт отплыл в Америку, а уже в июле выехал из столицы Боливии Ла‑Паса на северо‑восток, в Бени, направляясь в свою первую экспедицию. Нельзя сказать, что в области, куда отправился Фосетт для демаркации границ, до него совсем не бывали исследователи. Так, еще за полвека до него английский гидрограф В. Чандлесс исследовал правые притоки Пуруса и среди них Акри и занимался поисками водного пути от нее на юг к реке Мадре‑де‑Дьос. Несколько лет спустя тот же Чандлесс поднялся по Мадейре до реки Бени. В середине 70‑х годов XIX века Дж. Черч исследовал Мадре‑де‑Дьос от устья до впадения в нее Инамбари, а еще пять лет спустя Э. Хит описал реки Бени, Мадидй и верховья Мадре‑де‑Дьос. В 90‑х годах район, прилегающий к границам Боливии с Бразилией, изучал боливийский географ и будущий президент этой страны Хосе Пандо. Он провел гидрографические исследования рек системы Мадре‑де‑Дьос, особенно Инамбари и Тамбопаты, проводил съемки пограничных рек в области между Акри и Пурусом, а также проплыл по Жавари, где позднее была демаркирована граница между Перу и Бразилией.

Несмотря на все эти изыскания, президент Королевского географического общества не грешил против истины, когда говорил Фосетту, что на севере и востоке Боливии полно «белых пятен», многие реки нанесены на карту по догадке и большая часть границы недостоверна, так как топографически не определена. Все дело в том, что одни из названных нами исследователей работали в районах близких, но все же не в тех, где предстояло действовать Фосетту, другие интересовались реками как судоходными путями, пользуясь которыми Боливия могла бы получить выход к Амазонке и через нее к океану. Значительно меньше эти ученые интересовались мелкими, непригодными или малопригодными для судоходства притоками рек, а также их верховьями. Нередко первые исследователи Боливии и сопредельных областей Бразилии не обращали достаточного внимания и на изучение индейского и пришлого населения посещавшихся ими мест.

Фосетта же все это глубоко интересовало, и он смог подметить много нового даже там, где он не был первым исследователем, не говоря уже о тех глухих и труднодоступных районах, где он выступал как ученый‑первопроходец в полном смысле этого слова. Маршрут первой экспедиции Фосетта, проведенной им в 1906—1907 годах и длившейся около пятнадцати месяцев, вкратце был таким: сначала по суше на мулах от Ла‑Паса до Сораты, затем до поселка Мадиди, далее водным путем по реке Мапири до реки Бени, вниз по Бени до впадения в нее реки Тауман, вверх по этой реке до поселка Порвенир, снова по суше до реки Акри и вверх по ней до ее истоков. Обратный путь в его начальной части был несколько иным: он шел по Акри до ее притока Шапури, далее последовал переход на реку Абунан, по ней вниз до ее впадения в Мадейру и затем вверх по Мадейре.

В ходе этой экспедиции Фосетт, как и предполагалось, сделал топографическую съемку и демаркировал границу по рекам Акри, Абунан и в их междуречье. Кроме того, по просьбе боливийских властей, он наметил трассу железной дороги, которую предполагалось построить между поселками Порвенир и Кобиха, чтобы соединить таким образом два пограничных водных пути — реки Акри и Абунан. Во время этой экспедиции Фосетт впервые обследовал и нанес на карту верховья Акри, бывшие до него неведомой страной, открыл и нанес на карту приток Акри реку Явериху, а также опять‑таки впервые нанес на карту верховья реки Абунан и ее притоки.

Таковы собственно географические достижения первой экспедиции Фосетта, но не меньшую ценность представляют этнографические и социально‑экономические наблюдения этого исследователя, позволяющие воссоздать жизнь боливийской «глубинки» в эпоху каучукового бума. Фосетт с возмущением пишет о зверствах и насилиях по отношению к индейцам, совершавшихся в это время, и подчеркивает, что «рабовладение, кровопролитие и всевозможные пороки царили на реках края, и ничто не могло противостоять им до тех пор, пока каучуковые монополии не потеряли почвы под ногами», то есть до 1912—1913 годов, когда в связи с ростом каучуковых плантаций в Азии цены на дикорастущий амазонский каучук резко упали и большинство предпринимателей, занимавшихся его сбором и перепродажей, обанкротились.

Особое сочувствие Фосетта вызывают индейцы, жившие в районах промысла каучука. Их систематически истребляли или захватывали в рабство специальные отряды головорезов, находившихся на жалованье у каучуковых фирм. И надо сказать, все эти зверства были характерны не только для Боливии, но и для Бразилии. Бразильские источники того времени единодушно свидетельствуют, что сборщики каучука вовсе не были свободны от принуждения, сыты, хорошо одеты и вооружены — как пишет Фосетта, совсем напротив, находились в постоянной долговой кабале под надзором вооруженной стражи, жили в нищете и в условиях, мало чем отличающихся от рабства. В то же время отметим, что Фосетт вполне закономерно проводит параллели между зверствами эпохи каучукового бума в Латинской Америке и жестокостями европейских, в том числе британских, колонизаторов в Африке. С большим осуждением отзывается Фосетт и о сохранении телесных наказаний в Англии. Таким образом, то, что творилось в лесах Южной Америки, он воспринимает не изолированно, а как часть общей картины современного ему капиталистического общества, против которого он по сути дела и выступает с гуманистических антирасистских позиций.

Как только Фосетт вернулся в Ла‑Пас из своей первой экспедиции, боливийское правительство, довольное ее результатами, предложило ему продолжить работы по демаркации границы, но уже не на севере, а на востоке страны. Фосетт принял это предложение, но, прежде чем отправиться в новую экспедицию, решил отдохнуть на родине в Англии. Кроме того, ему надо было получить разрешение его армейского начальства продолжить службу правительству Боливии.

Фосетту хотелось забыть о зверствах и болезнях, которых он так много видел в Америке, хотелось слушать «ежедневную болтовню священника, беседовать о погоде с соседями — словом, жить как все». Но где‑то в глубине его существа «все время звучал какой‑то тоненький голос. Поначалу едва слышный, он набирал силу, и скоро я не мог больше его игнорировать. Это был зов диких, неведомых мест, и я понял, что отныне он будет всегда жить во мне». Прошло рождество, миновала мягкая английская зима, и 6 марта 1908 года Фосетт сел в Саутгемптоне на пароход, направлявшийся в Буэнос‑Айрес.

Маршрут новой экспедиции лежал через Буэнос‑Айрес и Асунсьон в Корумбу, небольшой бразильский город на пограничной с Боливией реке Парагвай. В окрестностях этого города Фосетт провел топографические съемки, необходимые для уточнения границы между двумя странами. Затем предстояло уточнить границу дальше к северу по реке Гуапоре. Фосетт мог бы этим и ограничиться, и формально работа была бы выполнена. Но он решил пройти по притоку Гуапоре реке Верди, что позволило бы нанести ее на карту и существенно уточнить границу. Для этого Фосетт со своим спутником топографом Фишером сначала спустился по Гуапоре до устья реки Верди, а затем двинулся по суше вверх по течению этой реки, так как плыть по ней из‑за многочисленных перекатов было невозможно. Путешествие оказалось очень тяжелым. Приходилось следовать за всеми изгибами реки, что существенно затрудняло и замедляло путь. Вскоре кончилось продовольствие. Надежды кормиться за счет охоты не оправдались. Путешественники голодали, но продолжали свой путь и топографическую съемку. Наконец 3 октября 1908 года они достигли, как им казалось, истоков реки Верди, а еще через две недели через водораздел между Гуапоре и Верди вышли к старому бразильскому городу Мату‑Гросу. Позднее Фосетт с ужасом вспоминал о лишениях, перенесенных им и его спутниками во время этого путешествия, но очень гордился тем, что смог нанести реку на карту. Как он писал впоследствии: «Теперь река была исследована, и выяснено, что ее фактическое течение совершенно не соответствует тому, какое приняли наобум в 1873 году. (Здесь Фосетт имеет в виду проведенную в указанном году демаркацию границы между Бразилией и Боливией. — Л. Ф.) Она брала начало в родниках, а не из озера, как раньше полагали. Серия наших наблюдений дала возможность точно нанести на карту каждую милю реки и этим самым спасти около 1200 квадратных миль ценной территории для Боливии. Наши тяжкие труды и мучения были полностью оправданы».

Практические результаты исследования реки Верди оказались несколько неожиданными. Предпринимая путешествие, Фосетт предполагал, что новая пограничная линия будет менее выгодна для Боливии, чем для Бразилии. При этом он исходил из тех показаний карт пограничной зоны, которые имелись в его распоряжении. Но так как они оказались ошибочными, то и результаты демаркации оказались противоположными ожидаемым. Поэтому было решено, что для проверки работы, проведенной Фосеттом, пограничные комиссии Боливии и Бразилии в 1909 году пройдут под его руководством по его маршруту. После того как проверка была проведена, были установлены новые пограничные знаки, — они и теперь молчаливо напоминают о работе Фосетта в этих районах Южной Америки.

Значительный интерес представляют и сделанные Фосеттом во время этой экспедиции описания городов и сельских местностей Аргентины и Парагвая, Бразилии и Боливии. Жаль только, что эти живые и хорошо запоминающиеся зарисовки увидели свет лишь спустя несколько десятилетий после того, как они были сделаны.

Демаркация восточной границы Боливии с Бразилией была завершена, и Фосетт снова отправился в Ла‑Пас для отчета о проделанной работе. Сразу же по прибытии в Ла‑Пас он получил новое предложение. На этот раз надо было демаркировать границу не с Бразилией, а с Перу. Чтобы принять это предложение, Фосетту пришлось уйти из армии, так как британское командование не соглашалось, чтобы он, оставаясь английским офицером, и дальше служил иностранным государствам. Первая экспедиция по демаркации границ Боливии и Перу состоялась в 1910 году. В отличие от предыдущих экспедиций Фосетта она была многочисленной, в ней участвовали боливийские и английские офицеры и солдаты. Это, по мнению Фосетта, создавало много лишних сложностей.

Маршрут экспедиции проходил от северного берега озера Титикака на северо‑восток, к устью реки Хит, и затем вверх по ее течению сначала на лодках, а потом пешком. Путешествие по реке Хит было наиболее интересным с научной точки зрения этапом этой экспедиции, так как эта река, ее берега и живущие на них индейцы ранее не были исследованы ни в географическом, ни в этнографическом отношении. Фосетт не только нанес на карту течение реки Хит и описал флору и фауну этого района, но и познакомился с одной из живущих здесь групп индейцев племени гуарайю. Характерно, что при встрече с гуарайю Фосетт следовал тем же принципам , каким следовал известный бразильский защитник индейцев Рон‑дон: не стрелять, что бы ни случилось. И именно этот принцип помог Фосетту установить с индейцами мирные отношения и тем самым еще раз доказать, что в столкновениях с индейцами обычно повинны белые поселенцы, не считающие их за людей и охотящиеся за «дикарями» как за животными. Незадолго, до окончания экспедиции ее участники встретились еще с одним индейским племенем, которое Фосетт называет эчока. С ним он также установил дружеские отношения.

В 1911 году Фосетт продолжает работы по демаркации границ между Перу и Боливией. На этот раз они ведутся к северу и северо‑востоку от озера Титикака в районе поселений и маленьких городков Кохата, Пелечуко, Аполо, Санта‑Крус, у истоков Тамбопаты и на ее притоках. Фосетт также еще раз проходит по реке Хит, чтобы проверить данные своей предыдущей экспедиции. Вернувшись в конце 1911 года в Ла‑Пас, Фосетт решает отказаться от дальнейшей работы в пограничной комиссии, так как не хочет быть втянутым в сложные пограничные конфликты между двумя странами. Вернуться на кадровую службу в британскую армию он не может, да и не хочет. Им все больше овладевает уже давно появившееся желание самому, на свой страх и риск, заняться исследованиями в лесах Южной Америки. При этом Фосетта привлекают изыскания, которые, пользуясь современной терминологией, можно было бы назвать этноисторическими, включающими как археологическое, так и этнографическое изучение Американского континента.

Стремление заняться подобными проблемами возникло у Фосетта, по‑видимому, под влиянием его предыдущих путешествий по Боливии, Бразилии, Перу, во время которых он встречался с самыми различными людьми. От многих из них он слышал рассказы о том, что где‑то в глубине лесов есть затерянные города, хранящие несметные сокровища. Надо сказать, что подобные рассказы были созданы уже первыми испанскими и португальскими завоевателями Южной Америки, все помыслы которых были обращены на поиски золота, будто бы спрятанного индейцами в неприступных лесных крепостях.

Фосетт верил подобным рассказам. И это не так странно, как может показаться нам сегодня. Ведь во времена Фосетта в Бразилии, Перу, Боливии оставалось немало мест, куда не ступала нога исследователя, а истоки древних индейских культур этих стран были еще во многом загадочны.

В мифических оплотах древних цивилизаций Фосетта интересовали не скрытые там богатства, а сокровища знаний, которые он рассчитывал найти. «… Я ставил своей целью поиски культуры более ранней, чем культура инков, и мне казалось, что ее следы надо искать где‑то дальше на востоке, в еще неисследованных диких местностях… Я решил посвятить себя в будущем исследованиям и с помощью уже накопленных сведений попытаться пролить свет на мрак, окутывающий историю этого континента. Я был уверен, что именно здесь сокрыты великие секреты прошлого, все еще хранимые в нашем сегодняшнем мире».

Что же это были за сведения, о которых упоминает Фосетт? Он имеет в виду не только слышанные им самим легенды и предания, не только отчеты испанских конкистадоров и португальских бандейрантов, хранящиеся в архивах южноамериканских республик и изученные им, но и книги, которые он прочел, готовясь к своим поискам. Читал же Фосетт не только научные, но и псевдонаучные и дилетантские сочинения о геологической истории Америки, заселении ее человеком, антропологическом типе и культуре древних и современных ему коренных обитателей континента. Многие из этих вопросов в начале XX века были плохо изучены и вызывали ожесточенные споры специалистов, а на карте Южной Америки, особенно в области тропических лесов, оставалось немало районов, о населении которых — древнем и современном — ничего не было известно. Среди книг, прочитанных Фосеттом, были и такие, авторы которых не стояли на уровне науки своего времени и приобрели известность лишь как создатели диких» теорий о затонувших материках и тайнах исчезнувших племен. Как справедливо отмечает известный американский археолог и этнограф Р. Уокоп, было бы неверно считать всех авторов подобных теорий преднамеренными лжецами, это скорее были мистики, одержимые навязчивыми идеями. И далее он замечает, что «профессионалы считают этих людей опасными лишь потому, что их бредовые книги кружат головы многим читателям и внушают превратное представление о самом процессе научного исследования» note 58 .

На основании прочитанного Фосетт сформулировал свои собственные взгляды на древнюю историю Американского континента. К сожалению, приходится констатировать, что представления Фосетта о древней истории Америки носят ошибочный характер. Так, Фосетт считал, что уже в эпоху существования в Америке человека ее физико‑географический облик совершенно отличался от современного: она состояла из нескольких островов, одним из которых была восточная или, точнее говоря, северовосточная Бразилия. Одни из населявших эти острова народов имели белый цвет кожи, а другие были по своему антропологическому типу негроидами. Древний белый народ, условно называемый Фосеттом тольтеки (это имя одного из древних народов Мексики), создал древние цивилизации не только в Мексике, но и в Андах. По этим же представлениям индейцы языковой семьи тупи происходят из Полинезии и когда‑то имели белый цвет кожи; кечуа говорят на языке, настолько родственном языку китайцев, что понимают последних. Эти и подобные им утверждения отвергались большинством археологов и этнографов уже в начале XX в., а отчасти и еще раньше — в конце XIX века. Не случайно, заканчивая изложение одной из своих гипотез, Фосетт горько сетует, что ученые не верят, будто в лесах Восточной Бразилии могут быть обнаружены древние города; однако он продолжает верить в то, что дает смысл его жизни, составляет ее цель. Поэтому понятно, что и в той книге, которую Вы только что прочли, тоже встречаются не совсем верные утверждения историко‑этнографического или антропологического характера. Правда, в интересах истины надо признать, что ошибочность некоторых из гипотез Фосетта была окончательно доказана лишь в последние десятилетия.

Сегодня ни один специалист — антрополог или геолог не стал бы, например, утверждать, что существуют белые и черные индейцы, различающиеся по своему происхождению, или что в период существования человека в Америке там имели место какие‑либо крупные геологические изменения, совершенно менявшие лицо континента. Совместной многолетней работой ученых разных профилей: геологов, антропологов, географов, этнографов и других к настоящему времени установлено, что Америка не была колыбелью человечества и что первые люди пришли туда сравнительно недавно, скорее всего 30—40 тысяч лет назад. В позднейший период (две‑три тысячи лет назад), может быть, имело место очень небольшое по размерам переселение из Полинезии, не оказавшее существенного влияния ни на расовый тип индейцев, ни на их культуру и языки. Подавляющая же масса индейцев переселилась в Америку из Азии, перейдя туда, вероятнее всего, по так называемому берингоморскому сухопутному мосту, соединявшему еще 10 тысяч лет назад эти два континента. Все эти люди, несмотря на некоторые частные различия в своем антропологическом типе, принадлежат к одной, а именно к монголоидной расе. Никаких индейцев европеоидного облика, о которых пишет Фосетт в своей книге, в Америке нет. Тем более там нет и не могло быть индейцев‑полуобезьян, еще не людей в полном смысле этого слова, а лишь человекоподобных. Не только питекантропы, но, по‑видимому, и неандертальцы никогда не жили в Америке, которая, очевидно, была впервые заселена людьми уже современного физического типа. Индейцы Америки, как и все люди земного шара, принадлежат к одному виду «человек разумный» (homo sapiens), и ни один народ, ни одно племя не стоит ближе к обезьянам, чем другое. Что касается негроидов, о которых также неоднократно упоминает Фосетт, то хотя, как мы уже отмечали, никаких черных индейцев нет, в лесах Южной Америки, особенно в Гвиане, живут группы так называемых лесных негров, потомки рабов, бежавших от европейских плантаторов. Насколько можно судить по тексту книги, сам Фосетт не встречался с лесными неграми, так как не бывал в районах их проживания, но слухи о них, возможно, способствовали возникновению у него представлений о темнокожих индейцах.

Разделение индейцев на разные расы служит Фосетту одним из обоснований его идеи о том, что когда‑то в Америке были высокие цивилизации, созданные людьми с белой кожей и связанные исторически с древними культурами Египта, Передней Азии, а также легендарной Атлантиды. И так глубоко владела Фосеттом эта идея, что люди одних племен казались ему почти белыми, а других — почти неграми.

В Америке действительно существовали высокие цивилизации ацтеков, майя, инков, но создатели их были такими же индейцами, как те, кто сегодня идет за плугом в мексиканской деревне, трудится на оловянных рудниках Боливии или, следуя традиции далеких предков, выслеживает зверя в амазонской сельве.

Сейчас несравненно лучше, чем при жизни Фосетта, известны и древние культуры индейских народов и племен Америки и их происхождение. В прошлом высокие цивилизации индейцев Мексики, Гватемалы, Перу, Боливии, Эквадора казались некоторым исследователям неожиданно расцветшими среди мрака первобытности и как будто не имеющими местных корней. Лишь систематические археологические раскопки, планомерно проводящиеся уже несколько десятилетии и сопровождающиеся тщательным анализом всего накопленного материала, доказали, что высокие цивилизации не чужеземные гости на американской почве, а закономерное порождение длившегося тысячи лет развития хозяйства и культуры коренного населения, и творцы этих цивилизаций — сами индейцы, а не позднейшие пришельцы с других континентов.

Из сказанного не следует, что никто из обитателей Старого Света не побывал в Америке до Колумба. Мы уже упоминали о связях полинезийцев с индейцами. А недавно выяснилось в результате археологических исследований на южном побережье Эквадора, что на рубеже 4‑3 тысячелетий до н. э. жившие там племена рыбаков и собирателей моллюсков изготовляли керамические изделия такого же в точности облика, как изделия японской культуры дземон, чьи создатели также были рыбаками. По‑видимому, японские рыбаки были унесены ветрами и течениями к берегам Эквадора и, обнаружив здесь людей с культурой, близкой к их собственной, но только не владевших керамикой, научили местных жителей этому искусству. В первых веках нашей эры имело место несколько плаваний и через Атлантический океан. Об этом свидетельствуют находки кувшина с римскими монетами, зарытого на берегу Венесуэлы, римской терракотовой статуэтки в Центральной Мексике и т. п. В то же время подавляющее большинство подобных вещей при проверке оказываются подделками или предметами, специально привезенными из Европы или Ближнего Востока различного рода «делателями сенсаций». Те же действительные контакты между индейцами и жителями Старого Света, какие имели место до Колумба, были редки и не оказали существенного влияния на развитие высоких цивилизаций древней Америки. Однако 60 лет назад, когда Фосетт начал свои поиски древних городов, все это было далеко не так ясно, как теперь. Переход к поискам древних цивилизаций знаменовал собой начало нового этапа в жизни Фосетта. Он прекращает географические исследования и в 1921 г. совершает путешествие по маршруту Баия — Жекие — Канавиейрас, которое приносит ему разочарование. Этот район был уже освоен бразильскими колонистами, и здесь негдебыло затерятся целому городу. Что же касается его двух путешествий на север штата Мату‑Гросу, во время второго из которых он исчез, то это действительно глухой и труднопроходимый район. Фосетт был совершенно прав, считая этот район одним из последних оплотов индейской культуры. Как писал современный английский исследователь А. Кауэлл, в 1925 г. «эти края оставались единственной на земном шаре неисследованной областью, достаточно обширной, чтобы в ней могла укрываться целая цивилизация» note 59 . И лишь много лет спустя, в середине XX века, полевые исследования географов и этнографов опровергли столь дорогую сердцу Фосетта гипотезу о существовании здесь древней цивилизации.

Новейшие исследования подтвердили, что сюда, в бассейн верховьев реки Шингу, в течение нескольких столетий стекались индейские племена, не желавшие покоряться европейским колонизаторам и противостоявшие им. Однако эти племена защищали самих себя, свою жизнь и культуру, а не какую‑то древнюю высокую цивилизацию городского типа.

Вот уже три десятилетия бразильские исследователи и знаменитые защитники индейцев братья Вилас‑Боас изучают тот район, в котором, хотя и неизвестно точно где и когда, оборвалась жизнь Фосетта. Совсем недавно здесь прошла автомобильная дорога, связавшая новую столицу страны г. Бразилия с Амазонкой.

Мечте Фосетта открыть неведомую цивилизацию не суждено было сбыться, а сам Фосетт заплатил за нее жизнью. Прошло полвека с тех пор, как экспедиция Фосетта исчезла в амазонских лесах, но новые исследователи Южной Америки продолжают хранить память об этом замечательном человеке, чье мужество, самоотверженность и готовность жертвовать всем ради пользы человечеству не могут не вызывать восхищения. Имя Фосетта до сих пор упоминается почти в каждой монографии об исследованиях в Центральной Бразилии, и до сих пор не прекращаются попытки узнать о его судьбе.

Книга Фосетта, как Вы могли видеть, — это не только повесть о поисках «затерянного мира», о природе и населении глубинных районов Южной Америки в начале нашего века, но и произведение, разоблачающее «цивилизаторскую» деятельность колонизаторов и местных дельцов, страстный монолог в защиту коренного населения Америки — индейцев, к которым автор относился с глубокой симпатией.

Л. А. Файнберг note 60 См. комментарии в конце книги. — Прим. ред. note 61 Штат в Бразилии. Прим. перев. note 62 Хозяин (португ.). — Прим. перев. note 63 1923 год. Прим. мл. сына Фосетта note 64 Площадь (испан.). — Прим. перев. note 65 «Большие», «Королевские» или «Императорские» (испан.). — Прим. перев. note 66 В день прибытия в Лиму отец получил телеграмму, извещавшую о моем рождении. Вряд ли он в то время думал, что его новорожденный сын менее чем через восемнадцать лет приедет в Лиму и будет работать на Центральной железной дороге Перу под началом мистера Моркилла. Опять‑таки вследствие того же случайного стечения обстоятельств тот самый вагон, в котором отец путешествовал на Рио‑Бланко, стоял уже много лет в качестве караульной будки как раз напротив окон конторы при паровозном депо, в котором я работал. Прим. мл. сына Фосетта. note 67 Каменные плиты (испан.). — Прим. перев. note 68 Старинная бразильская мера, равная 43, 56 кв. км. Прим. перев. note 69 Слово «гринго» принадлежит к латиноамериканскому жаргону и означает вообще любого иностранца светлой расы. Происхождение этого слова не установлено, но считают, что в старину иностранные матросы с таким пылом пели песенку: «Green grows the grass…» (растет зеленая трава…), что первые слова были взяты как прозвище для них. Прим. авт. note 70 За ваше здоровье, сеньоры! (испан.). — Прим. перев. note 71 Праздник (испан.). — Прим. перев. note 72 Жестокие, варвары (испан.). — Прим. перев. note 73 Поселок сборщиков каучука. Прим. перев. note 74 Рифленое железо. С декоративной точки зрения оно является проклятием Южной Америки, так как портит то, что иначе могло бы показаться привлекательным. Tejas — испанская черепица — более прочна и является отличным украшением, но она дороже и требует больших усилий от кровельщиков, поэтому дешевая, но отвратительная calamina получила всеобщее признание. Прим. мл. сына Фосетта. note 75 Пирайи, или пираньи, небольшие плотоядные рыбы, нападающие стаями и способные за несколько секунд снять мясо о костей живого существа. Они держатся по соседству с прибрежными бойнями и привлекаются издалека запахом крови или открытой раны. — Прим. мл. сына Фосетта. note 76 Разносчики, торгаши (испан.). — Прим. перев. note 77 Управляющий, администратор (испан.). Здесь — начальник гарнизона. — Прим. перев. note 78 В то время когда отец писал эти строки, на Центральной железной дороге Перу в сезон дождей в окрестностях главной вершины (16 806 футов над уровнем моря) приходилось часто пускать снегоочиститель. Я помню старый, в виде клина, снегоочиститель, хранившийся на станции Тиклио, но никогда не видел его в действии, а в 1926 году этот плуг был снят и отправлен на побережье в качестве металлолома. Я работал в службе тяги на горной секции дороги в течение многих лет и отметил неуклонное снижение количества годовых осадков, выпадавших в виде снега. В 1924 году, помнится, глубина снега была около двух футов, а в 1946 году всего несколько дюймов, даже после самых жестоких снежных бурь. — Прим. мл. сына Фосетта. note 79 Студенческая (испан.). — Прим. перев. note 80 В разных местах лесного района сейчас разрабатываются нефтяные месторождения, однако отсутствие транспорта является главным препятствием для их интенсивной эксплуатации. — Прим. мл. сына Фосетта. note 81 Лодка (браз.). — Прим. перев. note 82 Когда известие об этой змее достигло Лондона, мой отец был объявлен отъявленным лгуном. — Прим. мл. сына Фосетта. note 83 villa bella — «прекрасный поселок» (испан.). — Прим. перев. note 84 Глава муниципального управления (испан.). — Прим. перев. note 85 Лейтенант (испан.). — Прим. перев. note 86 Скотоводческое и вообще земельное поместье (испан.). — Прим. перев. note 87 «Затонувший собор», одна из двадцати четырех прелюдий Клода Дебюсси. — Прим. перев. note 88 Звери (португ.). — Прим. перев. note 89 Мой командир (искан.). — Прим. перев. note 90 После всех испытанных здесь мучений мой отец был бы горько разочарован, если бы узнал, что он принимал за исток реки Верди то, что на самом деле им не было. Он следовал по тому притоку, который, как он полагал, является основным руслом реки, но у Верди множество мелких ответвлений, и одно из них впадает в широкий приток неподалеку от ее устья. Настоящий исток реки Верди был открыт полковником Бандейра Коэльо в 1946 году, несколько юго‑западнее места, указанного отцом. Тем не менее и поныне истоком реки Верди официально считается тот, который был указан отцом в 1909 году. — Прим. мл. сына Фосетта. note 91 member of the royal victorial order (англ.) — кавалер ордена королевы Виктории. — Прим. перев. note 92 Вождь, старейшина (испан.). — Прим. перев. note 93 Жаргон простого лондонца (англ.). — Прим. перев. note 94 Соответствует 44, 4° Цельсия. — Прим. перев. note 95 Минус 5, 6° Цельсия. — Прим. перев. note 96 Так оно и оказалось. В настоящее время (1951 г.) специалисты США серьезно изучают это заболевание, и можно надеяться, что скоро ута, так же как и ужасная «Verruga», будут окончательно побеждены. — Прим. мл. сына Фосетта. note 97 Современное воздушное сообщение превратило Арекипу в популярный туристский центр, и те, кто хоть раз посетит «Белый город», возвращаются сюда снова и снова. С тех пор как отец написал эти слова, постановка гостиничного дела в Арекипе и повсюду в Перу заметно улучшилась. — Прим. мл. сына Фосетта. note 98 malstrom (швед.) — «водоворот». — Прим. перев. note 99 bultos буквально означает «тюки, узлы». На мой взгляд, это очень образное определение привидения. — Прим. мл. сына Фосетта. note 100 Винный луч (испан.). — Прим. перев. note 101 Имеется в виду война 1914 года. — Прим. мл. сына Фосетта. note 102 Вождь максуби, восхищенный фотографиями нашей семьи в Лондоне, которые отец показал ему, снабдил его большим сетчатым мешком, полным огромных земляных орехов, предназначавшихся для нас, детей. Этот мешок достиг Англии в целости и сохранности; даже муки голода не смогли заставить отца почать его. И сейчас я со стыдом вспоминаю, как беззаботно мы, детвора, поедали орехи. Этот мешок и поныне у меня; некоторое время несколько орехов сохранялось, но, к несчастью, позже, в Перу, их уничтожили термиты. — Прим. мл. сына Фосетта. note 103 Бродяга (искан.). — Прим. перев. note 104 Колдун (португ.). — Прим. перев. note 105 Политический вождь, глава (португ.). — Прим. перев. note 106 Таков маршрут, по которому мой отец направился в 1925 году. Специалисты по Бразилии утверждают, что пройти таким путем невозможно, и, так как отец не вернулся, возможно, они правы. Местность, где, по предположению отца, находилась его цель «Z», с недавних пор регулярно просматривается при полетах по бразильским авиалиниям, и ни о каких следах древнего города не сообщалось. Кроме того, эта часть страны не такая уж неисследованная, и трудно себе представить, что она была таковой в то время, когда отец писал эти строки. Бесспорно, что в тех местах — на границе штатов Гояс и Баия — найдены памятники далекой древности, только не город. Однако вот уже более ста лет известен один такой город в штате Пиауи, который зовут Sete Cidades (Семигра‑дье) по его семи крепостным сооружениям. Я сам обследовал пункт с координатами, которые отец дает для города 1753 года, и о нолной ответственностью могу утверждать, что его там нет. — Прим. мл. сына Фосетта. note 107 Тем не менее, судя потому, что я видел сам, француз был прав. В Баии я много слышал о странствиях этого француза — он действительно побывал в неисследованных районах штата. — Прим. мл. сына Фосетта. note 108 Индоевропейский метис (испан.). — Прим. перев. note 109 В 1924 году, когда отец писал эти строки, ему было пятьдесят семь лет. — Прим. мл. сына Фосетта. note 110 Будьте добры (португ.) и благодарю (португ.). — Прим. перев. note 111 Житель сертаны (португ.). — Прим. перев. note 112 Вино из ягод кажу (португ.). — Прим. перев. note 113 Мука из маниоки (португ.). — Прим. перев. note 114 21,1°С. — Прим. перев. note 115 В феврале 1952 года, уже после того как были написаны эти строки, правду о Дулипе напечатали в «Diario da Noite» и «О Jornal» —двух крупнейших газетах Рио‑де‑Жанейро под заголовком «Сумерки богов». Мальчик действительно оказался альбиносом. Его родители известны, кровь белого человека в нем не течет. Из‑за физических недостатков, обычных для альбиносов, он не мог быть полноправным членом племени куйкуру и других дружественных им племен, живущих в районе Шингу. Отверженный и презираемый, он стал добычей журналистов, хотевших использовать его для мистификации. Бывший «Белый бог Шингу» живет в Куябе; последние новости о Дулипе гласят, что он вступил на дурной путь, стал плохим, никчемным человеком. note 116 Мне передавали, что в жилах самого Изарари текла белая кровь. Его сын Ярулла, застенчивый красивый юноша, превосходный представитель племени калапало. Когда я спросил сеньора Вильяс Боас, верит ли он в то, что Ярулла мой племянник, он ответил, что ему доподлинно известно, что это не так. note 117 Р. Уокоп. Затонувшие материки и тайны исчезнувших племен. М., 1966, стр. 136. note 118 А. Кауэлл, В сердце леса. М., 1964, стр.20.